Ас Салам Алейкум!
Для меня это очень интересная тема, много об этом читал, и эта статья открыла для меня некоторые неясности

В зловещей тишине стоит Гуниб...

7 сентября (25 августа по старому стилю) прошла очередная годовщина события, о котором, не в пример событиям более выдающимся, знает, или как будто знает любой дагестанец. Речь идёт о годовщине, – 147 лет со дня пленения имама Шамиля на Гунибе.
Что и говорить, тема, несказанно обросшая всевозможными мифами и кому-то даже порядком надоевшая. Одни любят Шамиля только за «сдачу в плен», другие за это же ненавидят. Одни, вспоминают героический конец, основательно позабытого у нас, имама Гази-Мухаммада, язвительно попрекая: «- Как мог Шамиль после тридцати лет войны (1829-1859гг) сдаться в плен, предав идею имамата?». Другие при мысли о Гунибе растерянно краснеют, не зная чем оправдать «поступок имама».
Но вызывает удивление, что сам «факт» сдачи в плен ни кем не оспаривается. И это в то время, когда сами устои Российской, да и мировой истории, активно пересматриваются, а то и прямо деформируются такими течениями как Новая хронология и Новая география. Причина же повышенной щекотливости пересмотра этих событий, разумеется, в излишней политизированности личности имама Шамиля. К сожалению, доставшейся нам в наследство от советской эпохи: когда он был «хорошим» (1917-1934гг); «ухудшился» (1934-1941гг); для поднятия патриотизма на время войны «улучшился» (1941-1947гг); стал «совсем плохим» (1950-1956гг); и вновь стал потихоньку «улучшатся» (с 1956г), хотя тем, кто благожелательно отзывался о Шамиле, так и не удалось победить вплоть до развала СССР.
Что касается дня сегодняшнего то, несмотря на обилие разнообразной литературы о Шамиле, и растущий интерес молодёжи к своей истории, наиболее важные вехи, и в том числе пленение Шамиля, в научном смысле, обходятся стороной, уступая место всевозможным малограмотным спекуляциям. Например, в увидевшем свет два года назад двухтомном академическом издании «История Дагестана с древнейших времён до наших дней», попросту отсутствуют события с 1851 по 1860 год. Таким образом, если перенестись в «мир науки» мы будем вынуждены декламировать:
«В зловещей тишине стоит Гуниб. И в три кольца он намертво оцеплен».
Пожалуй, мало кто в Дагестане, особенно среди молодёжи не слышал этих слов о Гунибе, из одноимённой песни известного чеченского барда Тимура Муцураева, в своих песнях проповедующего идею священной войны. Тема сдачи имама Шамиля на Гунибе звучит в целом ряде его песен («Гуниб», «Байсонгур», «О Русь, забудь былую славу» и др.), которые доносятся до нас из окон проезжающих автомобилей, жилых домов, магазинов звукозаписи и т.д., играя значительную роль в формировании исторических представлений молодёжи Дагестана.
По этому мы попытаемся, оперируя достоверными свидетельствами участников тех событий и фактами не вызывающими сомнений, восстановить картину произошедшего. И хотя мы опустили подробное изложение трудных переговоров предшествовавших штурму Гуниба, можно утверждать, что Шамиль собирался биться до конца, и уж точно «раньше времени» не сдавался.
Что касается часто звучащих упрёков, проводящих параллели с героической смертью первого имама Гази-Мухаммада, то они совершенно несерьёзны, потому что требовать от немолодого мужчины шестидесятитрёх лет, пол жизни проведшего в перманентных боевых действиях, повторить собственный трюк проделанный им в 35 лет и с меньшим успехом проделанный Гази-Мухаммадом в 37 лет, это слишком. Да и расположение сил, на этот раз, сложилось для Шамиля куда менее удачно: если тогда в 1832 году окружённые в высокой башне, они выпрыгивали на голову наступающих русских войск, то теперь имам находился в импровизированной мечети-полуземлянке, а русские войска сомкнутым строем стояли вкруг неё «на расстоянии пистолетного выстрела». В этой связи, идея прорыва сквозь стену из осаждающих, тридцати мюридов-чеченцев во главе с одноруким и одноглазым Байсонгуром Беноевским, воспетая Т. Муцураевым, выглядит ещё менее убедительно. И не только потому, что от многонационального контингент защитников Гуниба на момент пленения осталось в живых, всего 40 человек вместе с Шамилем, а потому, что кроме, разве что самого Байсонгура, не обнаруживаемого впрочем, по письменным источникам, чеченцев на Гунибе не было вовсе. Так Мухаммад Тахир ал-Карахи в одном из пунктов, последней (84) главы своего труда, озаглавленном «чеченец-единоверец», сообщает: «Из всех чеченцев только один не покинул имама и сопровождал его в Нагорный Дагестан». Вероятно, это был неукротимый Беноевский наиб Байсонгур, но, к сожалению, ал-Карахи не называет его имени, и мы не сможем узнать, был ли этот чеченец на Гунибе или нет. Наконец, прорываться с Гуниба было попросту не куда, так как Чечня была фактически завоёвана ещё в 1858 году (последний оплот имама в Ичкерии – Ведено пал в апреле 1859 года), да и не зачем, поскольку после пленения имама Шамиля никто их уже не ловил, и оставшиеся муриды спокойно, во всеоружии и с развевающимися знамёнами спустились и разошлись с Гуниб-горы, как это прекрасно видно на картине очевидца событий Теодора Горшельта «Спуск муридов с Гуниба». Преследованиям подверглись только русские, перешедших на сторону Шамиля: таких на Гунибе оказалось 30 человек - многие приняли ислам и погибли в бою, лишь 8 из них попали в плен и были обезглавлены как «изменники» православия, самодержавия и своей народности.
Лишь один, не имеющий отношения к Байсонгуру, эпизод, обнаруженный нами у Хаджи-Али Чохского в его «Сказание очевидца о Шамиле и его современниках», мог послужить материалом для вышеуказанной песни: «Шамиль выехал из селения в сопровождении пеших мюридов. Увидев его, все войска, которые находились вокруг селения, закричали: “Ура!”. Шамиль повернул в селение, думая, что его обманут. Но один, из числа мюридов, Мухаммад Худайнат-оглы гоцатлинский, сказал Шамилю: “Если ты побежишь, то этим не спасёшься; лучше давай я убью сейчас Лазарева, и начнем последний газават“. В это время впереди русских отдельно стоял полковник Лазарев, который, заметив нас, сказал: “Куда вы возвращаетесь?! Не бойтесь!“ [73]... После того я уже не видал ни Шамиля, ни главнокомандующего. Таким образом, я был посредником при заключении мира... Все имение наше было разграблено милиционерами, так что даже иголки не осталось... Я еще не видел большего несчастья, как в день заключения мира... [74]»
И всё равно, скажет неугомонный читатель, если не спастись, Шамиль мог хотя бы героически погибнуть, кинувшись на врага. С чем? - спросим мы в ответ. Как рассказывает нам наиб Инкачилав Дибир: «В окруженной мечети я застал до 40 мужчин и до 20 вооруженных женщин. Это был весь (оставшийся после сражения) боевой элемент аула. Шамиль стоял между ними с заткнутыми за пояс полами черкески». Имам, обратившись к сподвижникам, даже просит и даёт разрешение убить себя кинжалом. В этой связи уместно вспомнить слова Хайдарбека Геничутлинского: «В это время повелитель неверных отдал приказ подчиненным ему нечестивым главарям, чтобы они непрерывно и неотступно действовали против вождя правоверных Шамиля: пока либо сами не захватят его в плен, либо не перемрут от его руки, все до единого. Проклятый сардар, собрав свои войска, повел их в перёд. Они были столь многочисленны, что мусульманам перед ними было явно не устоять.» Выбежать с саблей и кинжалом? На многотысячный строй мечтающих разбогатеть солдат, которым князь Барятинский уже пообещал 10 000 рублей за поимку живого имама, известного всем и по одежде и в лицо? Даже если, размахивая саблей и кинжалом, имам убил бы первого и второго из приблизившихся русских солдат, третий и четвёртый просто подхватили бы старого имама под руки и вынесли с поля, разделив за тем обещанное вознаграждение. Наконец возникает вопрос: - Умереть? Но ради чего? В Гимрах или Ахульго, он понимал, что вся борьба впереди, а сейчас, в августе 1859 г., ситуация коренным образом отличалась от ситуации лета 1839 г. и тем более осени 1832г. Его все покинули, точнее, предали, он остался почти один. Умереть на радость предателям?
Ну, если и после этого у упёртого читателя остались вопросы, то хочется просто посоветовать таковому, представить себя осаждённым большой армией в маленькой сельской мечети, но не с автоматом или гранатами, как обычно у нас бывает, а с ножом, причём каждый из осаждающих мечтает взять его живым.
Пока «упёртый читатель», представляет себя в роли Рэмбо, остальным предлагаю рассмотреть более важную и запутанную проблему, доселе почему-то не привлекавшую внимание учёных-исследователей.
Был ли совершён А.И.Барятинским, столь часто упоминаемый в местных хрониках, обман и если был, то с какой целью и последствиями для современности?
Например, Хайдарбек Геничутлинский пишет «После того, как повелитель правоверных Шамиль оказался в руках у кафиров, их проклятый сардар (главнокомандующий А.И.Барятинский) допустил вероломный обман. Изменив уговору, он отправил Шамиля вместе с его семьей в ссылку в Россию». Такое заявление сподвижника Шамиля обычно не принималось историками в расчет, дескать, «оно тенденциозно, продиктовано обидой и озлоблением на победившего врага, и не имеет подтверждения в русских архивных документах».
Все знают, что после взятия Гуниба А.И.Барятинский проявлял подчёркнутое внимание к своему пленнику и его домочадцам, понимая, что в памяти потомков он останется, прежде всего, как человек, пленивший Шамиля, то есть он смотрел на себя из будущего. Резонно предположить, что этот взгляд на происходящее возник у главнокомандующего не в день штурма, а хотя бы немного раньше. Ещё в начале августа 1859 года, больной, только что после приступа подагры, наместник Кавказа князь Барятинский, садится в Тифлисе на коня и, едва держась в седле, срочно догоняет действующие внутри Дагестана войска. Взволнованный столь широко развернувшимся успехом операций, веря и не веря в скорый конец войны и всё время боясь, чтобы она не закончилась без него. По трупам солдат и мюридов, взбирается А.И.Барятинский на Гуниб, и со словами « - Кончайте скорее!», как на трон, садится на широкий камень в конце берёзовой рощи. Поэтому в поведении А.И. Барятинского, как после, так и до штурма Гуниба не следует искать случайных поступков. Он старательно подражает Цезарю, пленившему в Алезии, вождя галльского сопротивления, национального героя Франции, Верцынгеторига, а художник Теодор Горшельт должен лишь закрепить это сходство на холсте.
Именно, исходя из этого, мы сегодня можем утверждать, что слова Хайдарбека Геничутлинского, подтверждаются, и не только свидетельствами таких же «туземцев», а столь вожделенным для современных историков русским архивным документом, исходящим непосредственно от самого А.И.Барятинского, накануне штурма Гуниб-горы.
376. ПИСЬМО НАМЕСТНИКА КАВКАЗА И ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО КАВКАЗСКОЙ АРМИЕЙ ГЕНЕРАЛА ОТ ИНФАНТЕРИИ А.И.БАРЯТИНСКОГО
ЖИТЕЛЯМ ДАГЕСТАНА
24 августа 1859 г.
Вся Чечня и Дагестан ныне покорились державе российского императора, и только один Шамиль лично упорствует в сопротивлении великому государю. ...Я требую, чтобы Шамиль неотлагательно положил оружие. Если он исполнит мое требование, то я именем августейшего государя торжественно объявляю ему, со всеми находящимися при нем теперь в Гунибе, полное прощение и дозволение ему с семейством ехать в Мекку, с тем, чтобы он и сыновья его дали письменные обязательства жить там безвыездно, равно как и те из приближенных лиц, которых он пожелает взять с собой. Путевые издержки и доставление его на место будут вполне обеспечены русским правительством... Если же Шамиль до вечера завтрашнего дня не воспользуется (то есть до вечера 25 августа – выделено нами З.Г.) великодушным решением императора всероссийского, то все бедственные последствия его личного упорства падут на его голову и лишат его навсегда объявленных ему мною милостей.
(Рук. фонд ИИАЭ ДНЦ РАН. Ф. 1. Оп. 1. Д. 362. Л. 41. Перевод с араб, яз., современный оригиналу.)
Внимательный читатель уже понял хитроумный план А.И.Барятинского. Дело в том, что штурм Гуниб-горы (в ночь с 24 на 25 августа), был начат задолго до истечения срока ультиматума (до вечера 25 августа), то есть когда горцы этого не ожидали, и что важнее, всё было рассчитано так, что уже во второй половине дня 25 августа, Шамиль, после многочасовых боёв окруженный на краю аула, оказался в руках А.И.Барятинского. Но о поездке в Мекку с ним никто уже разговоров не вёл. Примечательна, удивительная забывчивость всех присутствующих. Потом вообще никто не мог вспомнить (!?) точно, что именно при встрече сказал имам и что ответил ему наместник. Во всяком случае, А.И.Барятинский тотчас уехал, а Шамиль сел на ещё тёплый камень и, закрыв лицо руками, молчал около часа, очевидно, ещё за 147 лет до нас, поняв как жестоко его обманули, выманив из аула на переговоры, тем самым, смазав весь его героический путь. Довольно сильный офицерский конвой отгонял от имама приближающихся.
Таким образом, в глазах простого дагестанца жившего в некотором удалении от театра боевых действий и не получавшего оперативной информации, всё выглядело так, словно Шамиль принял обнародованный днём ранее ультиматум, – на Кавказе дело неслыханное. Лицемерие главнокомандующего А.И.Барятинского становится окончательно видно из датируемой 27августа реляции, направленной им военному министру Н.О. Сухозанету:
«...Из предыдущего отзыва от 22 августа №379 Вашему высокопревосходительству известно, что я приказал прекратить бесплодные переговоры с Шамилём и 23 числа приступить к овладению Гунибом. ...» (АКАК.Т. XII. Док. 1056. С. 1178-1179.)
Теперь нам становится, очевидно, что предания «о сдавшемся без боя имаме», коренятся в хитроумной ловушке расставленной главнокомандующим А.И.Барятинским, и конкретно в приведённом выше арабоязычном «письме дагестанским жителям», содержащем ультиматум имаму.
«В результате затмилось на Кавказе солнце Ислама, - завершал свой труд, под впечатлением от случившегося, аварский историк Хайдарбек Геничутлинский,– народ объяла тьма. Мусульмане растерялись. Они уподобились людям, пришедшим в состояние опьянения при виде, что наступил день Страшного суда. Сабли борцов за веру скрылись в ножнах. Мунафики же подняли головы. Они повели себя так, словно овладели Вселенной. Удивительно, удивительно все это было видеть, о, верующие братья! Произошли эти события в (1859) начале 1276 года хиджры Пророка (с.а.в.)...
Шамиля, попавшего в руки кафиров, всевышний Аллах избавил от унижений и мести с их стороны. Они с почетом, выказывая большое уважение, доставили имама в свою столицу Петербург... Мало того, Всевышний принудил их безвозмездно действовать в пользу имама — в конце концов, они сами доставили Шамиля вместе с его семьёй в священный город Мекку, куда, как известно, люди попадают обычно лишь с величайшим трудом...
Похоронили имама Шамиля на мединском кладбище Джаннат ал-Баки, рядом с Аббасом- дядей Пророка Мухаммада, да благословит его Аллах и да приветствует! Да будет всевышний Аллах доволен имамом Шамилем, и всеми мусульманами».
Для сравнения, проигравшийся в казино, А.И.Барятинский скончался от сифилиса в 1879 году в Женеве, в возрасте шестидесятипяти лет.